О внутреннем единстве марксизма

Адрес Новости История Структура События Результаты Разработки Конкурсы Мероприятия Газета
 Web-сайты

От редакции: Непрекращающиеся дискуссии о «наследии» и месте марксизма в современной российской идеологии, очевидно подогреваемые политическими причинами, закономерно сопровождаются и попытками переосмысления (а иногда и «переопределения») самого содержания марксистского учения. Представленный ниже текст, несмотря на всю его дискуссионность (чем мы и воспользовались), привлек внимание редакции «НУ» неоспоримой философской культурой в постановке проблемы выявления внутреннего содержания того круга идей, которые известны под именем марксизма.

В одном из наиболее популярных справочно-информационных изданий наших дней, «Современном философском словаре» статья о марксизме предельно лаконична. «Марксизм — совокупность марксистски ориентированных учений (советский марксизм, фрейдомарксизм, антигуманистический марксизм, «критическая теория»), не образующая определенного единства» (Современный философский словарь. Под общей ред. В.Е. Кемерова. — 2-е изд., испр. и доп. — Лондон... Москва, 1998. — 1064 с.). Сам К. Маркс едва ли не прописан по ведомству эклектизма, поскольку все его «разнородные (экономические, исторические, политические, методологические) исследования и предложения» попросту «не укладываются без ущерба и потерь в жесткую схему или однозначное определение». При этом повисает в воздухе вопрос: почему вообще «разнородное» или даже просто различное по определению должно укладываться в «жесткую схему или однозначное определение»? Ф. Энгельс даже не упомянут. А хоть какое-то усилие определить, что такое «марксистски ориентированные учения»? — напрочь отсутствует. Правда, по мнению автора, кое-что в наследии Маркса еще сохраняет значение до настоящего времени. Это — анализ классического капитализма и перспектив научно-технического прогресса. Симпатична автору и известная фраза Маркса об «особой логике особых объектов». Но вот упомянуть Марксову теорию общественно-экономических формаций автор решился лишь замысловатой фразой о ценимых им «схемах периодизации социаль-ных форм в зависимости от индивидуального развития людей и соответствующих механизмов социальных связей», на чем и закончил свое повествование.

Узреть из этих осколков хоть что-нибудь внутренне цельное, разумеется, невозможно. Образ марксизма растворен в туманной дали «туманного Альбиона», куда, очевидно, устремлены все взоры. Впрочем, не стоит искать злого умысла там, где существует проблема, которая и требует своего первоочередного решения. Это проблема удивительного многообразия версий марксизма в России и в мире, такого многообразия, за которым порой действительно нелегко отыскать единство. Но ведь никому не приходит в голову отрицать внутреннее единство и реальность существования христианства только на том основании, что «христианства вообще» или христианства в чистом виде не существует. От того, что не существует животного вообще, вовсе не следует, что все конкретные виды животных бессодержательны, а их конкретное содержание нельзя свети к общему знаменателю. Напротив, можно и нужно.  Важно набраться мужества и следовать очевидному научному долгу, долгу анализа и обобщения живой ткани изучаемого предмета. В нашем случае таковым выступает марксизм как величайшее явление мировой культуры, оказавшее решающее влияние на судьбы мира в XIX и XX веках, и продолжающее свою историческую поступь, несмотря на известные «попытки умолчания».

Каковы же параметры этого идеального марксизма или того, что мы называет марксистской идеей? Это прежде всего идея «социального мира» как самости, причем экономические и культурные (духовные) границы этого мира по существу совпадают, образуя феномен «социальной материи» или такого «культурного мира», который продуцирует из себя идеальные полярности «природы» и «духа». Таким образом, марксизм несет в себе попытку снятия старой метафизической дилеммы между абстракциями духа и вещества, идеального и материального. Сам термин материализм приобретает здесь условный характер, поскольку отныне сопряжен со своей противоположностью — субъективностью, идеальностью, практикой. Недруги называли его — «экономический материализм», ортодоксы — «исторический и диалектический материализм», но правильнее говорить о социальном или социально-гуманистическом материализме, если вообще использовать этот термин как способ снятия нарочитости вульгарно-идеалистического подхода к человеку. Отсюда и выход на понятие «социального гуманизма» как ценностной квинтэссенции всего учения.       

Социальный гуманизм содержит в себе требование безусловных социальных, экономических, политических и культурных гарантий всестороннего развития личности, то есть торжества Права, как абсолютного равенства всех людей перед законом. Он признает историческую ограниченность так называемого формального или «буржуазного права» в осуществлении естественных прав человека и, прежде всего, права на собственность. Именно капиталистический тип частной собственности создает многочисленный класс несобственников, то есть людей, лишенных элементарного даже по меркам либерализма права собственности, и, как следствие этого — тотальный произвол капитала (мертвого труда) над живым трудом. Социальный гуманизм, признавая историческую неизбежность и прогрессивность капитализма, требует не останавливаться на достигнутом и вести непрерывную работу — борьбу — за социальные, экономические, политические и культурные права человека труда. Малейшая остановка в этой борьбе чревата сползанием в маргинальный обуржуазившийся феодализм или офеодаленную буржуазность, а реакцией на их наиболее болезненные проявления выступает социальная революция.

В области мировоззренческой марксизм продолжает традиции культурных эпох Возрождения и Просвещения. Он исходит из того, что не человек существует для религии, а религия, даже если это религия Откровения, существует для человека и создается человеком, как обезболивающее средство, как способ сохранения человеческого в бесчеловечных условиях существования. Поэтому критику традиционных религий следует заменить критикой самих этих условий существования, вновь и вновь порождающих обособленные и враждебные друг другу религиозные формы, включая религиозную форму «воинствующего атеизма» (по Достоевскому).

Если традиционная теистическая религиозность культивирует веру в нисходящий поток мироздания — от абсолюта к относительности, от Творца к твари, от духа к плоти и т. д., то атеистическая религиозность марксистского типа культивирует веру в восходящие потоки мироздания — от простого к сложному, от материального к социальному и духовному, от несовершенного к совершенному, от земли к небу. Бог, как мировоззренческая категория, не позади, а впереди нас, по версии русских символистов, приверженных духу стихийного марксизма, он — на кончике пера творческой личности.

Марксизм культивирует веру в здоровую природу человека, которая преодолевает червоточину в себе, в естественных и исторических обстоятельствах своего существования, путем творческих сверхусилий человека по формированию идеала своей сущности и неустанной работы по его достижению или приближению к нему. На основе этой веры вырабатывается диалектико-материалистическая мировоззренческая система, для которой идеальное (духовное) не образует самостоятельной, витающей в облаках сущности, но вплетено в процессуальность действительной преобразовательной деятельности. В этой точке происходит функциональное раздвоение мировоззренческих устремлений марксизма на антропологический и сциентистский векторы осмысления этого действительного процесса жизнедеятельности. Они способны конфронтировать друг с другом «здесь и сейчас», но в конечном счете вступают в отношения дополнительности. Их объединяет установка на слияние обособленных видов духовной культуры в единый социокультурный процесс, в котором снимаются противоположности науки и религии, искусства и морали, путем их вочеловечивания или того, что Маркс называл «претворением философии в действительность». Эти два вектора марксизма фиксируют соответственно процесс вочеловечивания и его отражение в исторически ограниченном состоянии научного знания. (Исторический грех «сталинизма», «советизма», официального «марксизма-ленинизма» состоит в том, что в отдельные моменты своей истории они ставили максимы  отражения выше богатства действительного процесса, отдавая приоритет сциентистски-догматическому вектору над процессуально-антропологическим).               

Логической антитезой марксизму выступают вульгарный натурализм, с одной стороны, и вульгарный идеализм — с другой, страдающие болезнью редукционизма — сведения человеческого к внечеловеческому, будь то к природе или абстрактно понятому (дочеловеческому) духу. Следовательно, сам марксизм образует особый, генерирующий вектор современного мировоззрения — антропосоциоцентризм.

Разумеется, в вопросах генезиса он вынужден отдавать предпочтение натуралистической традиции. Но это такая ее диалектико-материалистическая кульминация, которая снимает противоположность природы и человека, или подчиненность человека природе, но самый принцип антропологизма заключает в природные основания, а его предельную высоту доводит — через категориальность социального — до характеристик человеческого духа.         

Одна из травмирующих особенностей идеологии советской эпохи — искусственное противопоставление философских принципов антропологизма и социологизма, при этом марксизм почти повсеместно характеризовался как социоцентризм. В основе этого недоразумения лежит неадекватное прочтение знаменитого шестого тезиса Маркса о Фейербахе. Понятие «совокупности всех общественных отношений» как характеристики сущности человека «в ее действительности» очень многие восприняли на обыденном уровне, как первенство общественных отношений (общества) нам личностью и даже как производность личности от общества. Но молодой Маркс, как истинный ученик Гегеля, использовал понятие «действительной сущности» строго в соответствии с «Наукой логики», т.е. как момент абсолютного единства внутреннего и внешнего. Из чего следует, что понятие «совокупности всех общественных отношений» в равной мере — на правах тождества — принадлежит как обществу, так и личности.

Еще одно недоразумение в восприятии марксизма как внутренне целостной мировоззренческой системы связано с вульгаризацией его политических идей, искусственным противопоставлением его либерализму. На самом деле, марксизм — это полный, «достроенный доверху», логически завершенный или социализированный либерализм. Он лишь продолжает максиму классического либерализма Дж. Локка о естественных правах человека (на жизнь, свободу и частную собственность), внося одно существенное уточнение: капиталистическая частная собственность делит людей на немногих собственников и многих несобственников, лишая тем самым последних их естественного человеческого права. Задача, следовательно, состоит в том, чтобы не только провозгласить, но и реализовать естественное право человека на собственность путем общественных (коллективных или государственных) форм управления ею. Сам термин «диктатура пролетариата» возникает лишь как антитеза «диктатуре буржуазии». Отказ от последней органично переводит проблему из радикально-революционной плоскости в плоскость умеренно-реформистскую, социал-демократическую, через которую фактически и проходит стержень всей современной политической жизни. Таким образом, марксизм не тождественен политическому радикализму, но он с легкостью восстанавливает эту свою ипостась перед лицом политического радикализма иного рода. Его политическое кредо — социальный демократизм.

Максима современного марксизма утверждает не победу труда над капиталом, живого труда над мертвым трудом, а стратегическое равновесие между трудом и капиталом, не уничтожение частной собственности как таковой, а снятие ее порабощающего воздействия на личность, на человека труда. Эта универсалия социального гуманизма сохраняет свою актуальность и в наши дни, поднимая градус здорового революционизма перед лицом откровенной реакции.

Все это позволяет заключить, что при всем многообразии своих исторических форм, марксизм был, есть и будет гипостазирующим вектором современного антропосоциоцентрического мировоззрения. Его притяжение захватывает в свою орбиту множество околомарксистских и даже откровенно немарксистских дискурсов. Но это лишь увеличивает его значение, ибо за всякой множественностью скрывается великое единство, могучий энергетический центр, который хотя и нельзя потрогать руками, но можно и нужно умозреть или прозревать, если не силой поступка, то хотя бы усилием своего профессионального долга философа.

Марксистская парадигма мысли порой владеет даже теми, кто на словах исповедует антимарксизм, а по сути занят лишь критикой исторически ограниченных форм марксизма. И только мелодия умолчания демонстрирует откровенное выпадение из «самой сути дела», как ее понимал Гегель. Приведенное выше издание, увы, не единственное в этом оркестре выпадения. Переиздающаяся огромными тиражами «Краткая философская энциклопедия» (Краткая философская энциклопедия М.: Издательская группа «Прогресс»-«Энциклопедия», 1994 — 576 с.) хотя и содержит, например, упоминание о Г.В. Плеханове как «русском теоретике и пропагандисте марксизма», но упорно не желает включить в себя статью о самом марксизме. Разумеется, такое положение не может продолжаться долго, поскольку жар заказных идеологических компаний быстро остывает и ему на смену приходит отрезвляющая прохлада здравого смысла и неистребимая воля к познанию.               

В.Д. Жукоцкий,
доктор философских наук,
Тюменский государственный университет

Адрес Новости История Структура События Результаты Разработки Конкурсы Мероприятия Газета
 Web-сайты