Б.В. Литвинов. Из книги "Времена года"

«Наука Урала» уже сообщала о недавно вышедшем сборнике рассказов академика Б.В. Литвинова и его презентации в Снежинске. Сегодня мы публикуем несколько главок из него: по форме — непритязательные дневниковые заметки, но по сути — лирические новеллы о природе и столь связанной с нею жизнью человека.

Дракончик

Его я нашел возле дивана. Он лежал, уткнув нос в пол и выставив хвостик и гребенчатую спинку. У него были светло-розовое брюшко, красноватый нос и наивные зеленые глазки с белыми точками, изображавшими блеск. Весь облик удивленно-вопросительный. Зубки старшей внучки на первом зубце ужасной драконьей гривы оставили следы, откусив кончик и стерев ярко-красную краску. От этого дракончик стал каким-то домашним, ручным. Он будет теперь стоять возле моей пишущей машинки, помогать мне работать и напоминать мне до боли в сердце то хлопотное, но счастливое время, когда какая-нибудь из внучек, чаще всего старшая, взбиралась ко мне на колени и просила дать ей «попечатать». Я только называл ту букву, которую ей надо напечатать, не указывая места буквы на клавиатуре, и она нажимала нужную клавишу с радостью шестилетнего знатока азбуки, демонстрируя свои знания. Тоненький пальчик иногда соскальзывал с тугой клавиши и попадал между ними. От этого юная машинистка приходила в негодование, сердилась, капризничала и ее приходилось отвлекать и уносить. Дракончик ее, но я не видел, чтобы она с ним играла, хотя следы зубов, несомненно, ее. Хозяйка уехала в Москву, забыв дракончика. Теперь он будет моим, маленькая часть детского тепла, согревающего старого человека. Много ему не надо.

У озера

[…]Несмотря на холода, время делает своё незаметное дело, и у берега, в тени ещё плотно укрытого слежавшимся ноздреватым снегом, появились разводы чистой воды, часто покрываемой тонкой ледяной корочкой, разукрашенной перьями и цветами кристаллов льда. Вся эта хрупкая затейливая красота исчезает сразу же, как только чуть-чуть потеплеет воздух, и тогда возле берега вода, как вырвавшаяся из плена, морщится и играет между кромкой старого матёрого льда и еще не оттаявшей землей. Эта первая, малая, без простора и раздолья вода неудержимо тянет и манит к себе романтичное пацанье племя. Срываются или сбиваются камнями замки с лодок, лежащих на берегу, и вот уже чья-нибудь плоскодонка или «Казанка» без вёсел, управляемая досками или просто палками, плавает на мелководье у кромки льда. Для пацана это как выход в океан, для него эта узенькая полосочка чистой воды — неоглядное море. Вот и сейчас у мыса, на котором лежат вверх днищами десятка полтора разных лодок, на свободной воде плавает, громыхая дюралевой обшивкой, чья-то голубого окраса «Казанка». Её команда, вооружившись кто палкой, кто доской, отчаянно, с криками, а то и с матерком, гребёт в разные стороны. От этого тяжёлая неповоротливая лодка медленно передвигается, иногда вертясь на месте, иногда двигаясь в сторону, противоположную воле юных мореплавателей. В команде нет согласия, нет единоначалия. Всяк себе командир. От всего этого шум стоит непрерывный. Время одного авторитета ещё не пришло в эту команду, а демократия ещё недоступна их неискушённым душами, но всё это не заботит молодых людей. Им весело, шумно, озорно. Что ещё им сейчас надо? Весна, вода, плаванье по ней в весенний день с товарищами и длинный, длинный, прямо-таки нескончаемый день. Кажется, что он никогда не кончится и никогда не наступит состояние равнодушия к прекрасной возможности удрать из дома, украсть чужую лодку и наслаждаться этим плаванием между льдов, на резком холодном ветру, совсем как в Ледовитом океане. Не завидно ли вам, всё повидавшие и всё испытавшие, всё знающие и всё предвидящие? Как мне вас жалко! Ведь вам, как и мне, уже не испытать таких чистых радостей детства. А жаль!

Черёмуха

Такое уж дерево черёмуха — любимица народная, — как ей цвести, так и непогода. Не какой-нибудь баловник-дождичек, а по-серьёзному: похолодает, снег с дождём посыпятся, того и гляди, зима вернётся. В этой круговерти из листочков, похожих на зелёных бабочек, присевших на ветки, появляется крохотная кисточка будущих пряных цветов. Пройдёт ещё не один день, пока не потеплеет, и разольётся от белых душистых кистей дурманящий запах, запечатлённый и в песнях, и в стихах, и в памяти как запах прошедшей юности, у кого счастливой, а у кого и не очень, но всем дорогой и невозвратимой. Наверное, потому так близок и дорог запах черёмухи.

Ежи

В первый же теплый майский вечер на еще не засаженном и даже не вскопанном цветнике перед домом раздались странные звуки. Что-то или кто-то часто и как-то сердито пыхтел, как будто работал маленький, но не слабый моторчик. Вслушавшись, можно было различить два моторчика разной частоты и тональности. Один вроде бы побасовитей, другой потенористей. Любопытствуя, я пошел на звуки и вдруг разглядел на темной земле два серых подвижных комка — один поменьше, другой побольше. Большой бегал кругами вокруг меньшего, а тот быстро поворачивался, стараясь быть все время острым концом к бегающему. Я сообразил. что это — ежи. То ли шла любовная игра, то ли один выгонял другого. Кто их, ежей, поймет? Ведь не говорят, а чуфыркают, бегают, не обращая внимания на человека. Видимо, свои дела важнее, даже у ежей.

Сентябрьское утро

Серое хмурое осеннее утро. Грязно-желтыми кажутся деревья. Небо нависло неприветливыми лохмами, из которых на не просыхающую землю, траву, асфальт готов пролиться занудный долгий дождь. Он словно ждет, когда разойдутся торопливо идущие люди по своим рабочим местам. Даже яркий цветник с оранжевыми бархатцами потускнел. Изваяниями застыли сосны, и лишь рябины багряным цветом своей листвы бросают вызов хмурости, торопливости, усталости. Должен же быть хотя бы кто-то, кто бросит вызов серости, обыденности, занудности, от веселости и неунываемости которого можно получить поддержку в трудное время осенней унылости. 

Иней

Сегодня впервые появился иней. Легкие заморозки уже были, но они отмечали свое появление тем, что опаляли листья и цветы. Сегодня же белая сыпь инея покрыла скамейки, крыши ночующих под открытым небом автомобилей, камни бордюров. Травы, покрывшись белым налетом, стали толще, загадочней, хрупче. Они потеряли естественность и стали похожи на искусственные. Цветы сжались и почернели. Им, украшавшим наши улицы, дворы и садовые участки, не нужно такое украшение, как иней. Только астры, наверное, перенесут губительное дыхание утренника. Пригреет солнышко, и они улыбнутся ему, расправят сжавшиеся от холода лепестки, радуя своих хозяек разнообразием цвета, форм и стойкостью. Конечно, и они не продержатся. Уже конец сентября. Необычайно долго в этом году продолжались теплые дни, и это хорошо. Хорошо, когда ласково светит солнышко, грея землю, цветы, зверей и людей. Хорошо, когда улыбаются люди, грея друг друга теплом своих улыбок и растапливая ими снег и иней недоверия, которого еще так много.                

Словно в унисон моим мыслям, появилось солнце и начало привычную работу, убирая теплыми руками-лучами иней — застывший пар дыхания приближающейся зимы.                 

Чуть позже, когда от инея и следов не осталось, поползли, как слухи, серые тучи. Их летучие стада постепенно и незаметно сбились в одну мрачную тучищу, из которой одна за одной все чаще и гуще полетели первые белые мухи-снежинки. Зима подала вторую весть за первой — инеем. Короткие обе были весточки, но поданы, как первые приступы затяжной болезни, как предвестники ненастья и холодов зимы. 

Использованы иллюстрации члена-корреспондента РАН
В.Е. Щербинина из оригинального издания