Не могу поступиться центрами

Ликвидация ГНЦ ставит крест на высоких технологиях
 

В обществе сегодня упорно насаждается мнение, что наши наука и образование уступают западным стандартам, а академия работает неэффективно, поэтому их надо как можно быстрее реформировать. Чего стоят слова руководителя министерства экономического развития и торговли Германа Грефа на заседании правительства, где рассматривался проект модернизации науки: «Что же это за громоздкое образование такое — Российская академия наук, доставшееся с советских времен, с неясным статусом?»
 

Аргументируя свою позицию, министр, в частности, заявил, что доля публикаций российских ученых в международных журналах упала до двух процентов. Хочется сообщить руководителю нашего экономического ведомства еще несколько цифр.
 

За последние годы ведущие страны мира резко увеличили вложения в сектор генерации знаний: в США — ежегодно более 200 млрд. долларов, в Японии — более 100 млрд., в странах ЕС — в среднем четыре процента ВВП. Бурный рост научных исследований идет в Китае, Корее, странах Юго-Восточной Азии. А что же Россия? Затраты на науку в этом году менее 2 млрд. долл., или около 1,3 процента от ВВП. А между тем только один фонд ЕС, созданный исключительно для поддержки научных исследований, которые ведут аспиранты Финляндии, имеет 10 млрд. евро. Это в пять раз больше, чем вложения во всю российскую науку!
 

При столь ничтожной поддержке государства остается только удивляться, как российские ученые сумели не только выстоять в эти десять лет, но и сохранить научные школы и высокий уровень работ по многим приоритетным направлениям математики, физики, химии, биологии и других наук.
 

Когда-то академик Лев Арцимович сказал: «Наука должна согреваться в теплых ладонях государства». К сожалению, в нашей истории много обратных примеров, когда жесткое вмешательство власти в дела ученых приводило к разгрому «буржуазной» генетики, кибернетики, «идеалистической теории резонанса» в химии.
 

Мы далеки от мысли проводить прямые параллели, но сегодня реформированием науки занимаются люди, далекие от этой сферы. Последнее «ноу-хау» минобрнауки — объединить под эгидой РАН фундаментальные исследования отраслевых академий, в частности, медицинской, сельскохозяйственной, образования и архитектуры. Как чиновники это себе представляют? Например, в Академии медицинских наук есть 75 институтов, из которых 20—25 занимаются фундаментальной наукой, а остальные — фундаментально-клинические.
 

Среди них, к примеру, знаменитый Центр сердечно-сосудистой хирургии, где трудятся две тысячи человек. Примерно триста заняты экспериментальными разработками, а остальные ведут клинические исследования. Во главе центра — блестящий ученый, хирург, академик Лео Бокерия. Следуя логике министерства, триста человек из этого института надо забрать в РАН, а остальных отправить в распоряжение минздравсоцразвития. В итоге появляется еще одна больница, но разрушается целый научный комплекс.
 

Кстати, опыт самого правительства наглядно показывает, что объединение далеко не всегда приводит к оптимизации затрат, ради которой и затеваются такие слияния. До того как взяться за науку, наши руководители экспериментировали на себе, проводя административную реформу. И «успехи» не заставили себя ждать: было 30 министерств, стало —15, а фактически 82, поскольку появилось множество агентств и служб. Как шутят генетики, чиновники — это единственная человеческая популяция, которая размножается неполовым путем. По их количеству, взявшему уже миллионную планку, нам нет равных в мире! Не потому ли в министерствах уже нет мест? А ведь эти здания достались нынешним администраторам от советских чиновников, которые «обслуживали» 300 миллионов населения, а не 150, как сейчас.
 

Очень тревожит еще одна инициатива минобрнауки —ликвидировать государственные научные центры, оставив из нынешних 58-ми всего шесть национальных лабораторий. Остальные должны акционироваться и выпускать инновационную продукцию. Эффективные выживут, остальные никому не нужны. Казалось бы, простой способ решить проблему науки, сделать ее конкурентоспособной. Но простые решения, как правило, самые худшие.
 

Подобный эксперимент уже ставился в начале 90-х годов. Тогда из шести тысяч отраслевых институтов осталось полторы, где большинство сотрудников — в преклонном возрасте. Так мы потеряли связующее звено между академией и производством и еще удивляемся, почему катастрофически отстаем в области наукоемких технологий. Их просто некому внедрять. В зданиях бывших отраслевых институтов уже разместились банки, фирмы, магазины, а вовсе не обещанные реформаторами инновационные центры.
 

Конечно, научные исследования в стране организованы далеко не идеально, но разрушение РАН, превращение ее в элитарный клуб почетных пенсионеров (как это рекомендует Герман Греф), а также перенос фундаментальных исследований в университеты — это катастрофа национального уровня. Да, в США, Германии, Франции и других странах такие работы действительно ведутся в университетах. Но в этих странах есть и сеть национальных лабораторий, исследовательских центров и институтов. Так, Ливерморская национальная лаборатория, Национальный институт здоровья США, Институт Макса Планка в Германии и многие другие, по сути, выполняют те же функции, что и РАН.
 

Стоит еще и еще раз напомнить, что формы организации и науки, и высшего образования в России складывались веками и прошли испытание временем. Интеграция ведущих вузов с институтами РАН в течение многих лет обеспечивала работу одной из лучших в мире систем подготовки научных кадров высшей квалификации.
 

К сожалению, проводимые сейчас реформы не создали благоприятного климата для инновационного пути развития. Опыт работы любой зарубежной фирмы убеждает: для успешной конкуренции на рынке необходимо ежегодно вкладывать в обновление технологий, в том числе и в научные исследования, от 15 до 20 процентов своих доходов. Вот где основной источник роста ВВП!
 

Который год у нас как заклинание звучит тезис: у России нет иного пути, кроме развития высоких технологий. Однако в законах до сих пор так и не появились стимулы для этой деятельности. Наша экономика, как и прежде, не ориентирована на развитие, а монополисты продолжают хищнически расточать природные ресурсы страны. На какую востребованность науки можно рассчитывать, когда в значительной мере разрушены электронная промышленность и авиапром, приборостроение, производство лекарственных субстанций и многие другие наукоемкие производства? Не потому ли многие ученые РАН вынуждены сотрудничать с зарубежными фирмами? Сложилась опасная тенденция: наши специалисты, уезжая работать по грантам за рубеж, увозят с собой и знания, а это, по сути, разработки целых научных лабораторий, над которыми они трудились, может быть, не одно десятилетие.
 

Да, науку и образование нужно модернизировать. Но очень важно, чтобы реформаторы осознали: они имеют дело с очень чувствительной сферой, здесь каждое неверное действие может привести к необратимым последствиям.
 

Тут нельзя выпускать из виду главный принцип медицины: «Не навреди». По существу речь идет о выборе модели экономического развития страны: будем ли мы самостоятельным и сильным государством или сырьевым придатком развитых стран.
 

Валерий ЧЕРЕШНЕВ, академик, председатель Уральского отделения РАН,
Валерий ЧАРУШИН, академик, член совета при Президенте РФ
по науке, технологиям и  образованию.
 

Когда верстался номер «Росийской газеты», ее редакция получила письмо академиков Российской академии образования Шалва Амонашвили, Игоря Бестужева-Лады, Виталия Костомарова, Валерия Кузина, Сергея Михалкова, Альберта Лиханова. Они возражают против ряда новаций в федеральном законе «О науке и государственной научно-технической политике», в частности, об утверждении устава отраслевых академий и их президентов не общим собранием ученых, а правительством. Это желание чиновников порулить наукой противоречит, по мнению академиков, традициям отечественной науки, самоуправление которой всегда противостояло административному ражу.
 

«Российская газета», 19 августа №183 (3852)