Две медали политологов

В предыдущем номере газеты мы публиковали изложение доклада председателя Отделения академика В.А. Черешнева на годичном Общем собрании, где в числе достижений и успехов минувшего года он назвал и монографию сотрудника Института философии и права УрО РАН А. Белоусова, отмеченную медалью РАН и премией для молодых ученых. На самом деле нынешняя медаль — уже вторая присужденная нашим молодым политологам. Предлагаем наши интервью с лауреатами.


 

В 2005 году медаль РАН с изображением Ломоносова была присуждена ученому секретарю института, кандидату политических наук Виктору Сергеевичу Мартьянову за монографию «Метаязык политической науки».
 

— Виктор Сергеевич, почему применительно к политической науке вы говорите именно о метаязыке?
 

— Бурное развитие политической практики и попыток ее теоретического осмысления остро ставит вопросы методологии политической науки. И здесь необходим анализ самого научного языка, способов и категорий описания тех политических реалий, которые мы используем. Это позволяет увидеть «внутреннее устройство» — и противоречивость — тех способов мышления, которые используются и реальными политиками, и учеными-политологами.
 

Общеизвестно, что у каждой науки есть свой язык. В отличие от естественного, обыденного, на котором говорят все нормальные люди, язык ученых более специализирован и гораздо точнее определен, поскольку связан с кругом задач, решаемых данной наукой на данном этапе. В этом политическая наука ничем не отличается от любой другой — физики или языкознания, к примеру. Но на деле оказывается, что языков у современной политической науки одновременно несколько. В своей монографии я попытался выявить основания этих различий и свести видимое разнообразие в некую общую схему. Очень хотелось посмотреть, а нельзя ли разные языки свести к чему-то логически непротиворечивому
 

— Это уже не политика, а чистая методология науки…
 

— Скорее философия политики. Была построена концепция метаязыка политической науки, для которого язык «обычной» политической теории является объектом. Я исходил из ряда аргументированных в работе посылок, в частности из того факта, что политическая теория не укладывается в критерии объективной научности и универсализма познающего субъекта, сформулированные в области естественных и точных наук еще методологией эпохи Просвещения. Слишком много ценностных моментов приносится «извне». Религиозные, моральные, социальные ценности, диспозиция исследователя по отношению к власти — от них политическая теория абстрагироваться не может, потому что она в них живет и ради них развивается. И все это «входящее» оказывает серьезное влияние на процесс осмысления политических реалий.
 

Один из основных выводов работы — любая модель языка опирается на ряд ценностных аксиоматических оппозиций. И, выбирая ту или иную ценность на уровне аксиом, мы во многом заранее задаем логику научного исследования, которое будет вестись в границах этого языка.
 

— То есть парадигма предопределяет выводы?
 

— Скорее сама парадигма строится на базе определенной ценностной аксиоматики. Если мы считаем, что человек от природы добр, как, например, полагал Руссо, то мы неизбежно создаем в целом гуманную и либеральную модель, где общество строится на разумном выборе индивидов, государство обязано как можно меньше вмешиваться в жизнь и дела индивида, просто не мешать ему. Если же мы, как Гоббс, считаем, что человек по природе зол, то наша политическая концепция строится на ограничении государством зла, которое человек может причинить окружающим. Отсюда — жесткое законодательство, система наказаний вплоть до смертной казни и так далее. Таким образом, различные аксиоматические посылки приводят к совершенно разным логикам решения одних и тех же общественных задач.
 

— И каким же наша политика видит человека?
 

— В современном российском обществе работают одновременно три основных модели — тавтологическая, парадоксальная и символическая. Мне удалось показать, что существующие сейчас политические теории достаточно хорошо раскладываются по этим трем основаниям. Тавтологическая модель метаязыка политической науки воплощается в парадигме модернизации и стремлении к сохранению статус-кво. Ее субъектом является властвующая элита. Парадоксальная модель воплощается в рамках критической политической теории. Она используется оппозицией, выступающей за серьезные, а не «косметические» общественные перемены, несущие большее благо для большинства граждан, нежели имеющаяся у власти «синица в руках». Наконец, символической модели метаязыка соответствуют постмодернистские теории, отличающиеся бессубъектностью, а в силу этого и невозможностью реализоваться в политической практике.
 

— Поясните, пожалуйста, на примере. Вот, скажем, парадоксальная парадигма — это ведь фактически марксистская модель, «переписанная» семантически нейтральным языком, не так ли? Очевидно, это позволяет избежать ее субъекту, борющемуся за власть, отождествления себя с политическими силами, претендующими на наследство Маркса в области идеологии…
 

— Напротив, это две разные модели. И дело тут отнюдь не в идеологии. Ведь и парадигма выбирается исследователем не абсолютно свободно, а исходя из задач — из научных задач, которые должны соответствовать практическим. И, разумеется, из положения самого исследователя в политическом пространстве. Язык марксистской теории не имеет успеха у власти прежде всего из-за того, что марксизм — это всегда ориентация на социальный конфликт, а государственный аппарат по самой природе своей должен служить стабилизирующим элементом всего общества, а не одной из сторон в этом перманентном для России конфликте государства и народа. И, конечно, сознание чиновника никогда не расположено к резким переменам, оно всегда консервативно, так как для «суверенной бюрократии» уже не может быть лучше, чем есть. Поэтому власть предрасположена к тавтологической модели, она, апеллируя к здравому смыслу, стремится теоретически описать и закрепить сложившийся порядок как наилучший.
 

— Может быть, это и хорошо — если вспомнить, чем оборачивался тезис об «усилении классовой борьбы при социализме» в государственной практике…
 

— На самом деле тавтологическая и парадоксальная модели метаязыка гуманитарных наук, несмотря на методологическую непримиримость, нуждаются друг в друге. Они взаимодействуют согласно принципу дополнительности и восполняют на макротеоретическом уровне «слабые места» и конструктивные недостатки друг друга. Эти модели образуют парадигмальное единство метаязыка гуманитарной науки, составляя бинарную методологическую оппозицию. И вот это действительно хорошо, поскольку как только какая-то политическая теория начинает господствовать абсолютно, такое господство единственной «объективной» и «универсальной» концепции вызывает вполне законное подозрение в своем искусственном, идеологическом характере, связанном с контролем политического знания единственным политическим и теоретическим субъектом — властью.
 

* * *
 

Лауреат медали РАН нынешнего года, кандидат политических наук Александр Борисович Белоусов получил свою медаль за монографию «Лоббизм как политическая коммуникация».
 

— Александр Борисович, на первый взгляд, слово «лоббизм» звучит не очень прилично…
 

— Действительно, в европейском сознании с XIX века лоббизм — деятельность, максимально близко соприкасающаяся с уголовно наказуемыми «коррупцией» и «злоупотреблением служебным положением». Однако это чистой воды мифологема, связанная отчасти и с отставанием теоретического осмысления практики лоббирования. До сих пор фигура лоббиста видится нашему воображению в качестве неопределенной внешности мужчины с пачками денег в карманах — ну, или в коробке из-под ксерокса, — который заходит в любой кабинет и решает любую проблему. И наука наша вслед за бытовым сознанием описывает что угодно — группы интересов, например, но не сам процесс лоббизма, процесс воздействия на принятия решения. А ведь лоббизм и есть чистая коммуникация, когда благодаря коммуникационным ресурсам люди добиваются принятия решений. Можно сказать, что и у нас, и на Западе теория отстала от активно развивающейся практики лет на пятьдесят. За эти годы сфера коммуникационных подходов чрезвычайно развилась. Вот я предпринял попытку рассмотреть именно коммуникативный аспект, что отражено в названии монографии.
 

— Материал вы использовали российский или импортный?
 

— Материал прежде всего отечественный, поскольку он доступнее. Хотя в рамках теоретической работы это не имеет существенного значения — это не юридически-процессуальный аспект. Привлекались и зарубежные материалы.
 

— Что значит — «материал доступнее»? Мне всегда казалось, что в лоббизме, как в разведке, поименно известны только те, кто провалил задание…
 

— На Западе сами методы воздействия описаны достаточно подробно. Есть учебники, популярные брошюры, предназначенные избирателю, который хочет попасть на прием к сенатору от своего штата… Лоббизм — это легальная и профессиональная деятельность. В нашей Высшей школе экономики уже несколько лет принимают студентов на специальность «связи с государственными структурами», что фактически синоним лоббизма. Создаются аналогичные отделы в крупных бизнес-структурах.
 

— Что же, получается, лоббизм — это часть пиара, «связей с общественностью»?
 

— Нет, скорее это частично пересекающиеся области. Кстати, и сам термин «лобби» появился раньше, чем «пиар»; да и, честно говоря, толку от таких категориальных схем — что во что входит — немного… Гораздо важнее для развития теории понять лоббизм шире, оторвать его от криминального имиджа, рассмотреть новые методы, которые постоянно появляются.
 

Подавляющее большинство работ о лоббизме написано именно с точки зрения лоббиста — куда пойти, как подать, как организовать… Но любая коммуникация имеет две стороны. И рассмотреть процесс полностью — значит прежде всего найти интерес власти в этих отношениях. Именно объективный интерес власти, а не корысть коррумпированного чиновника. И, если мы посмотрим на сегодняшнюю российскую действительность, то увидим, что власть играет чрезвычайно активную роль, она стимулирует бизнес к совместной работе. Еще пять лет назад этого не было, власть была скорее объектом влияния бизнес-структур. Сегодня, занимая активную позицию, власть начинает управлять диалогом с группами интересов, становится инициатором отношений. С другой стороны, направлять диалог в выгодное для себя русло власть не всегда может директивными методами, открыто заявляя о своей позиции. Поэтому стимулирование является своеобразным методом косвенного воздействия власти на группы интересов. Это уже чуть шире, чем собственно лоббизм, но тесно с ним связано.
 

— Так кто же и как управляет в ходе этой самой лоббистской коммуникации?
 

— Я думаю, что прежде всего лоббизм — это вид контроля государственной властью экономических субъектов. Контроля косвенного, не сводящегося к стучанию кулаком по столу в начальственном кабинете, контроля, который может быть использован — и мы знаем примеры — для сотрудничества бизнеса и власти при решении важных задач общества. И поэтому монография написана скорее для чиновника, чем для олигарха — государство должно уметь использовать эту возможность.
 

* * *
 

Итог нашему разговору подвел директор Института философии и права УрО РАН, доктор юридических наук Виктор Николаевич Руденко.
 

— Институт у нас небольшой, и две медали РАН подряд — это очень важное событие, которым вправе гордиться и более именитые академические учреждения. Но для меня важнее, что эти медали присуждены за теоретические исследования по политологии Еще несколько лет назад я сам считал политологию если не шарлатанской, то узкоприкладной дисциплиной. «Политологами» называли себя все кто угодно, практически как «экстрасенсами», и научный уровень их был примерно такой же. Но потом я обнаружил, что у политологии появилось предметное поле. И, наверное, есть в этом заслуга и нашего института. Дело в том, что 90% кандидатских диссертаций по политологии защищаются по специальности «политические институты и процессы». Это делается так: обобщается материал за два-три года по субъекту Федерации, в котором проживает диссертант, анализируются тенденции — пожалуйста, работа готова. Однако в стране все так быстро меняется, что к моменту защиты такая кандидатская представляет скорее исторический интерес. И это не мое личное мнение, это замечание из недавнего обзора ВАК — статистику можно увидеть на ее сайте. Лишь четыре института, в том числе ИФиП УрО РАН, готовят кандидатов по специальности «теория политики, история и методология политической науки». Так что мы держим академическую планку, что заметно даже из Москвы.
 

Надо отметить, что обе книги «медалистов» были изданы по молодежным грантам УрО РАН. Замечательно, что Отделение смогло оказать такую поддержку — показательный пример, когда небольшие, в сущности, деньги, вложенные целевым образом, приносят хороший результат. Сама же идея серии монографий «Феноменология политического пространства» принадлежит К.В. Киселеву, да и оба лауреата — его ученики. Вышло уже полдюжины книг, на них есть спрос, потому что по содержанию серия получилась сильная, российского масштаба. Но, к сожалению, их мало кто видит — книги, выпускаемые в Екатеринбурге, по-прежнему остаются на периферии внимания научного сообщества. Эту проблему институт самостоятельно решить не может.
 

Беседу вел
А. ЯКУБОВСКИЙ
 

На фото:

медаль РАН и диплом.

Кандидат политических наук А.Б. Белоусов.

Ученый секретарь ИФиП, кандидат политических наук В.С. Мартьянов.

Директор ИФиП доктор юридических наук В.Н. Руденко.