Повседневность в конкретно-историческом анализе социальной действительности

Любутин К. Н., Кондрашов П. Н. Диалектика повседневности: Методологический подход. – Екатеринбург: УрГУ; ИФиП УрО РАН; РФО, 2007. — 295 с.
 

Является ли «повседневность» категорией, поддающейся марксистскому описанию? Как полагают многие, Маркс разрабатывал всеобщие определения (формация и т.п.), категория же повседневности принадлежит французской исторической школе «Анналов». Не является ли она чужеродной, «декорирующей» вставкой в марксистскую традицию?
 

Авторы исходят из того, что явления, которые впоследствии становится «всеобщими» (формационные определения, образ жизни), возникают как единичные, вырастают из отдельных случаев в стихии повседневности. Классики марксизма «всегда держали в уме тот простой факт, что всякая высшая форма бытия фундируется в способах бытия более низших форм» (с. 5). Удерживать в воображении повседневность в исследовании системных связей целого — значит мыслить исторически конкретно, соединяя всеобщие определения целого с их особенными и единичными модификациями, как они реализуются в ткани общественного бытия и представляются в общественном сознании. Внимание читателя привлечено к научному вкладу Маркса, эвристическому характеру его методологии.
 

Осмысление повседневных структур привело к оформлению собственно марксистской методологии — к ее жизненной конкретности. Отрыв системных связей от повседневной реальности ведет к научному бесплодию — или к пустой формалистике категорий, или же к фрагментации социальной реальности, к мозаично-клиповому сознанию, которое скользит по поверхности. Такое сознание представлено постмодернизмом, который, как птичий грипп, распространяется на интеллектуальном поле России.
 

В структуре социальной реальности авторы выделяют взаимосвязанные уровни: всеобщий (формационные характеристики); особенный (национально-культурное и историческое своеобразие формационного инварианта, образ жизни); единичный, повседневный. Повседневность есть единство уникальности и всеобщности, «это форма непосредственной человеческой деятельности, посредством которой люди удовлетворяют свои ежедневные потребности трудовых будней, домашнего быта и свободного времени с помощью привычных («подручных») методов и средств, воспроизводя тем самым свое собственное наличное бытие, а значит, и бытие общества в целом» (с. 258) в его национально-культурных и формационных определениях.
 

Повседневность связывается с всеобщим и особенным уровнями путем нисходящих и восходящих процессов. В первом случае формационный уровень и образ жизни оседают в структурах повседневности, выражаются в них, как сущность выражается в мире явлений, отражается в них. Во втором случае происходит обратный процесс: индивиды практически изменяют предзаданную им социальную реальность; обновленные фрагменты реальности включаются в более обширные отношения и, в конце концов, влекут изменения в более высоких сферах — в образе жизни и в способе производства общественной жизни в целом. «Именно в этом восходящем механизме повседневности фундирована историчность социального бытия» (с. 257). Лишь мысленно удерживая триединство этих уровней, можно осуществлять конкретно-историческое исследование, можно понять, почему, например, США и Япония при едином способе производства представляются столь различными: на предприятиях США — строгая регламентация в духе системы Тейлора, а внутри японских предприятий царит пожизненный найм с неформальными полусемейными отношениями. Один и тот же способ производства преломляется через различные национально-культурные особенности.
 

Метод Маркса схватывает не только всеобщее, «номотетическое», но и особенное, «индивидуализирующее». Разделение неокантианцами методов познания на номотетический (естествознание) и идеографический (история) связано с рассудочным отрывом всеобщего от особенного и единичного. Метод исследования Маркса обязывает исследовать всеобщее через его противоположности — на основе единичного и особенного, а в единичном и особенном схватывать всеобщее.
 

Статическая и динамическая структуры повседневности раскрыты в книге достаточно конкретно, чтобы служить операциональным руководством в социологических исследованиях. Особый интерес представляют конкретно изложенные способы повседневной деятельности — привычность, типичность, элиминация альтернатив, типизирующая институциональность; а также способы функционирования обыденного сознания – понимание, типизация, идеализация, превращение, стереотипная автоматичность, абдуктивная логика. Удачен прием противопоставления для раскрытия повседневности. Среди противоположностей в книге выбраны: нетипичность, творчество, праздник, приключение, революция, непонятность, институализированное бытие, размышление в его специализированной форме, пограничная ситуация, индивидуальность, идеал, воображаемое.
 

Особого внимания читателя заслуживают стратификационный и темпоральный аспекты повседневности. Длительность повседневного бытия распадается на рабочее время, время непреложных занятий (сон, питание, бытовое самообслуживание и проч.) и свободное время. Распределение этих периодов времени и их наполненность различны у социальных групп. Реализация свободного времени прямо связана с культурой досуга, с его инфраструктурой. Ныне темпоральный аспект является, на наш взгляд, ключевым, ибо свободное время есть пространство развития индивидуальности, его самодеятельности, самоактуализации и самореализации. Борьба за свободное время будет обостряться и носить не экономический, а скорее, социокультурный характер. Это время — численно определяемый критерий социокультурных «ножниц» в современном обществе. У Маркса принцип экономии рабочего времени для увеличения свободного времени является креативно-антропологическим. Ведь присвоение прибавочного продукта есть присвоение прибавочного рабочего времени, а значит, присвоение самой жизни рабочего. В монографии анализ концепций и разработка теории повседневности исходят как раз из креативной культурной антропологии.
 

Достоинство монографии заключается в обосновании методологической значимости повседневности для конкретно-исторического понимания социальной реальности. Результаты исследования могут быть использованы в качестве методологической основы для проведения исследований повседневности в социологии, этнологии, культурологии, истории. Представленная в книге методология ориентирует на возвращение человека в историю и побуждает к преобразованию угнетающей человека повседневности в человеческое, креативное бытие, дарующее человеку удовольствие и радость от своей свободной, творческой деятельности. Следует согласиться с авторами монографии: революция должна начинаться в повседневных структурах социального бытия. Поэтому «исследования повседневности становятся сегодня политическими исследованиями».
 

С. З. ГОНЧАРОВ, зав. кафедрой философии
Российского государственного
профессионально-педагогического университета