Эстетика личности

25 июля исполнилось бы 75 лет видному ученому, одному из создателей современной российской эстетики, профессору Аркадию Федоровичу Еремееву (1933-2002). В конце прошлого месяца в Уральском государственном университете, где он проработал всю свою жизнь, прошел научный семинар памяти А.Ф. Еремеева. Хотя тематикой семинара была заявлена постоянно актуальная тема границ искусства, организаторы предпослали научным докладам мемориальную часть, где участники впервые попытались определить роль и значение работ Аркадия Федоровича для развития отечественной эстетической мысли. Предлагаем вашему вниманию краткий обзор прозвучавших выступлений.
 

Открывший заседание декан философского факультета УрГУ профессор Александр Владимирович Перцев отметил, что Аркадий Федорович был эстетиком общероссийского масштаба. Помимо внутренних оценок научного сообщества, это было подтверждено и официально: с 1974 года именно в Свердловске находился проблемный совет по эстетике Минвуза, здесь проходили всесоюзные совещания, сюда съезжались ведущие ученые страны. Создание такого совета на Урале — не в Москве, и даже не в Ленинграде — было признанием научного вклада школы, созданной и возглавляемой Еремеевым. Если же говорить о смысле того, что было сделано Аркадием Федоровичем с точки зрения историка философии, то надо напомнить, что советский вариант марксизма, оперировавший понятиями «общество» и «коллектив», очень долго вообще не рассматривал человека как индивида. Лишь в 1960 г. в работе Кряжева появилось понятие личности как меры присвоения общественных отношений, то есть провозглашалось, что человек является человеком в той мере, в которой на него наложило свой отпечаток общество. Именно на этом фоне появились первые работы А.Ф. Еремеева, где утверждалась, казалось бы, совершенно очевидная сегодня вещь — в восприятии красоты кое-что зависит и от воспринимающего ее индивида. Красота, оказывается, содержится не в природе, как учил Чернышевский и как до сих пор думают некоторые, и даже не в классовой борьбе. Способность воспринимать красоту является свойством субъекта восприятия. В том числе и с работ Еремеева началось «очеловечивание» отечественной философии.
 

Председатель Уральского отделения Российской Академии художеств Сергей Васильевич Голынец (на снимке внизу) очень тепло вспоминал о беседах с Аркадием Федоровичем, невольно объединяя в своем монологе имена Еремеева и создателя кафедры истории искусств УрГУ академика АХ СССР Бориса Васильевича Павловского. Вот несколько отрывков из его выступления.
 

«Я приехал из Ленинграда, где учился в аспирантуре, начал преподавать. Была осень 1968-го, уже прошла оттепель, окончились споры о книге Гароди, о картине Мосина и Брусиловского «1918-й», когда внешне стоявший на более строгих марксистских позициях Б.В. Павловский и более свободолюбивый А.Ф. Еремеев полемизировали в печати. Наступала эпоха застоя. Но и в эту эпоху Аркадий Федорович стремился подчинить политическую конъюнктуру (например, подготовку к празднованию столетия Ленина) проведению прогрессивных идей. Оказывается, идею ленинского плана монументальной пропаганды можно было превратить в поддержку искусства, считавшегося «формалистическим» и чуть ли не «абстрактным». Это было время карьерного взлета Еремеева, он дважды избирался секретарем партийной организации университета, его собирались сделать ректором. Он и сам был не против — но тогда не полагалось, чтобы ректор был гуманитарием, да еще Уральского университета, это же «опорный край», здесь это было бы просто неприлично! И он болезненно это переживал. Конечно, мне его поддержка была отнюдь не лишней…
 

Потом мы много говорили с Аркадием Федоровичем о Б.В. Павловском… Они дружили, хотя были очень разными. Павловский терпеть не мог научных разговоров, и когда затягивалось заседание кафедры, он начинал звонить по телефону домой… Аркадий Федорович жил наукой, научным мышлением. Даже во время застолий он говорил о науке…
 

Иногда Аркадий Федорович высказывался абсолютно не подобающе ни своему статусу, ни эпохе. На меня он всегда производил впечатление этакого Егора Булычева, выломившегося из партийной среды. Помню, как-то сказал, что у него есть мечта написать книгу для серии «Жизнь замечательных людей» — это было начало 80-х годов, никакой перестройки еще не было — об императоре Николае Первом, который был таким замечательным человеком, а декабристы его подставили… Очень раздражало Аркадия Федоровича в названии кафедры эстетики дополнение «…и научного атеизма», он постарался от него избавиться. Конечно, это была специфическая советская фронда, легкий намек на монархизм и религиозность ни в коем случае не носил политический оттенок. Скорее важным был этический характер этих высказываний. Он терпеть не мог проявлений шовинизма или антисемитизма, открещивался от таких людей…
 

Хочу вернуться к противопоставлению с Павловским. Аркадий Федорович действительно фанатично любил науку. Как-то я поехал организовывать студенческую практику; мне нужно было получить общежития. В Тарту Еремеев благословил меня обратиться за помощью к Л.Н. Столовичу (известный специалист в области эстетики — ред.). А в Петербурге я передал привет М.С. Кагану (также известный эстетик — ред.), что вызвало у Аркадия Федоровича целую бурю эмоций: «Что вы наделали! Мы с ним не разговариваем! Мы с ним не общаемся. А ведь этот привет — он решит, что я принял его точку зрения на то-то и то-то»… — мне до сих пор неведомо, на что именно. Но я понял, что я почти разрушил стройное течение эстетической мысли. А ведь они с Моисеем Самойловичем Каганом безмерно уважали друг друга, постоянно общались, вместе создавали Академию гуманитарных наук, но в тот момент их теоретическое противостояние оказалось на первом месте. Для Бориса Васильевича Павловского такое было невозможно, для него человеческий фактор, прикрытый партийной доктриной, был важнее.
 

Когда-то Грабарь, обращаясь к молодым искусствоведам, говорил: «не дай вам Бог полюбить искусствоведение больше самого искусства». Еремеев, будучи человеком науки, живя наукой, в то же время великолепно чувствовал, понимал и любил искусство — и не только литературу, но и театр, и кино. Это сочетание любви к науке с любовью к искусству делало личность Аркадия Федоровича уникальной. Нам его очень не хватает сегодня, но мне представляется, что такое уникальное сочетание он передал своей кафедре. Это огромное завоевание университета».
 

Завершая серию воспоминаний о А.Ф. Еремееве, ректор Гуманитарного университета (Екатеринбург), заведующий кафедрой этики, эстетики, теории и истории культуры УрГУ профессор Лев Абрамович Закс отметил, что масштаб ученого можно оценивать по-разному. Можно говорить о важности написанных работ, о месте в научном сообществе — а место Аркадия Федоровича в первом ряду отечественной эстетики не было административным, это было добровольное признание коллег — но, разумеется, и о числе учеников, на которых повлияли его идеи, его стиль мышления. Будучи блестящим теоретиком, он не только позволял — он ждал, что с ним будут спорить.
 

«У Аркадия Федоровича был удивительный дар исторического анализа, абсолютно не характерный для марксистской традиции, какой мы ее тогда видели — абстрактной, схоластически-понятийной. Он жил в материале, и интуиция часто приводила его к противоречию с официальными посылками, да и личными установками... Большие художники и большие ученые часто находят истину вопреки мировоззренческим позициям. Мне кажется, что особенность эстетики Еремеева прежде всего во влиянии его собственного художественного опыта, который он постоянно обогащал и очень дорожил своими художественными впечатлениями. Будучи носителем официальной советской идеологии — а он был им, — в сфере искусства он абсолютно пренебрегал официальными табу. Он видел, как развивается мышление современного реализма в западном искусстве, — например, неоднократно говорил, что именно американское кино сегодня является ведущим. Он безусловно был крупным критиком, хотя и нечасто пользовавался этой возможностью высказаться. Я знаю, как ценили его высказывания адресаты его статей и как часто он выступал в защиту тех, кого хулили и преследовали — ведь нередко подобные споры возникали не из-за идеологии, а из-за разницы в понимании художественной ценности, художественной правды. Когда поэма Евгения Евтушенко «Братская ГЭС» вызвала оголтелый отпор догматиков, Аркадий Федорович написал статью с ее анализом и получил очень трогательное письмо от автора. Когда сегодня о Евтушенко многие говорят чуть ли не полупрезрительно, — это абсолютная утрата исторического чувства, полное непонимание того, чем были его стихи для мыслящих и чувствующих людей нашего поколения. Очень важные мировоззренческие идеи высказаны им в статье о «Прощании с Матерой» Распутина. Будучи советским человеком, марксистско-ленинским эстетиком, он был человеком острых эмоциональных переживаний, и это противоречие между идеологией и художественной правдой делало его внутренний мир чрезвычайно драматичным. Именно в своем трагическом внутреннем опыте переживания нашей советской реальности он пришел к выводам, абсолютно противоречащим идеологии. Он называл это идеей органического развития, фактически отрицая идею революции как насилия, подавления миллионов людей волей или идеей — пусть даже справедливой, перспективной, красивой.
 

Эта противоречивость жизни и личности не могла не сказаться на противоречивости Аркадия Федоровича как ученого. Идеализировать легко, анализировать труднее, но оборотная сторона медали для нас тоже важна. Конечно, он — шестидесятник, дитя оттепели, но базовые основы мышления у людей того поколения все равно были диалектико-материалистическими. Прежде всего это идущее еще от гегельянства стремление обязательно выстроить всеобъемлющую систему. Возьмите первую часть лекций Еремеева по эстетике издания 1968 года: это живая и «непричесанная» книга, с разбросанными по тексту гениальными находками — и потом переиздание, в котором главное место заняло равномерное заполнение всех рубрик. Естественно, такой текст не мог оказаться равноценным, он сам это прекрасно понимал. Второй момент — последовательный материализм. Выбрав аксиологический подход к эстетике, что тогда было абсолютно новаторским, Аркадий Федорович сочетал его с кондовым материалистическим пониманием. Сами ценности, являвшиеся альтернативой натуралистическому пониманию эстетического, вдруг оказывались у него материальными, что приводило к определенным теоретическим «странностям». Это шло от ленинской теории отражения, от признания того положения, что все наши идеи обязательно должны иметь прообраз в жизни… Еремеев ведь был учеником верных марксистов-ленинцев Л.Н. Когана и М.Н. Руткевича; вместе с последним он написал свою первую книгу «Искусство в век науки», где именно естественнонаучные модели знания и истины брались за основу анализа искусства и эстетических проблем. Потом он отошел от этого в сторону аксиологического подхода, признания единства субъекта и объекта в ценностном отношении, преломления объективного через субъективное. Вторая важная идея, которая двигала научное творчество А.Ф. Еремеева, — вопрос о том, зачем существует искусство, откуда берется его специфика, не укладывающаяся в прокрустово ложе гносеологического подхода? И если М.С. Каган ответил на этот вопрос структурно, то никто, кроме Аркадия Федоровича, не смог ответить на него функционально. Причем ответ этот не только имеет общеэстетический характер, но он дан на самом сложном материале, который только доступен исследователю, — на материале первобытного искусства. Я думаю, этот вклад в науку Аркадия Федоровича до сих пор недооценен. Кстати, исследователи первобытного общества, тот же А.Д. Столяр, высоко оценили эту работу. И если даже со временем что-то будет уточнено, то сама идея о происхождении искусства, говоря словами Нильса Бора, «достаточно безумна», чтобы быть правдой. Несмотря на всю тяжеловесность введенной Аркадием Федоровичем категории «общественно необходимой жизнедеятельности», основная его мысль и сегодня неоспорима: когда появляется важное для человечества содержание жизни, которое не удается сохранить и передать потомкам ни в материально-вещественной, ни в социально-структурной форме, ни просто словами, человечество изобретает искусство как единственный способ выразить то, как люди чувствуют и переживают. Очень важно, что позже Еремееву удалось показать, как это работает на материале других эпох.
 

Еще одна работа, которая, к сожалению, осталась незавершенной — исследование проблемы специфики художественности. Может быть, удастся подготовить и опубликовать что-то из его рукописей».
 

Наверное, масштаб личности и научный вклад ученого лучше видятся на расстоянии. На семинаре говорилось и о педагогическом, научно-организационном наследии Аркадия Федоровича, звучали теплые слова людей, которым довелось много лет работать рядом с ним. Памяти А.Ф. Еремеева будет посвящен и сборник, составленный на основе выступлений, прозвучавших во второй части семинара.
 

Профессор Аркадий Федорович Еремеев.

Председатель Уральского отделения Российской Академии художеств Сергей Васильевич Голынец.

Подготовил А. ЯКУБОВСКИЙ