|
 Я вижу
огонь за деревьями. Это любовь.
Я не знаю, что будет со мной, если это не так… —
Да. Сколько бы
тысячелетий ни бились над словом поэты, любовь по-прежнему неприкасаема и
непроизносима. Тем и жива. Но жива она, парадоксальным образом, и в стихах.
Как, впрочем, и другие фундаментальные категории бытия, о которые «копья
сломали» философы. Тут возможны два варианта: пронзительную достоверность «простым»
стихам придают сила и подлинность чувств автора, а «сложным» — возможности
самого языка, высвобождаемые опять же автором из-под «тысяч тонн словесной
руды».
В стихах Айдара
Хусаинова то рядом идут, то пересекаются оба этих пути: та простота и
традиционность, которую и классикой не назовешь; она — из эпических времен,
из до-литературы:
Уходит век короче дуновенья,
Горит костер, трещат его поленья,
Мы засыпаем. Встретимся в раю…
А рядом — восприятие,
строй мыслей и речь поэта сегодняшней формации, встающего на защиту
сиюминутного и абсолютно индивидуального ощущения:
Иоанн! Говори монотонно,
Золотыми ударами вен,
Молодым придыханием клена,
Розоватою дрожью колен.
«Монотонно» — то есть в вечности так же, как и в преходящем мгновении. С той
же силой и той же любовью: о себе, о стране, о времени, о жизни и смерти…
Е. ИЗВАРИНА
* * *
Н. Н.
Разрывается тело конверта,
Выпадает наружу душа.
За четыреста три километра
Уже слышно, как листья дрожат.
Постепенно вторгается осень,
Из домов улетающих сны
Замерзают, и лето уносит
Беззащитное тело луны.
Где-то в воздухе мокрого снега
Высоту набирает звезда,
А деревья, как гроб Магомета,
Не летят ни туда, ни сюда.
В этом мире холодной печали
Я живу постепенно, а ты
Умираешь в конце и в начале,
И не видишь полета звезды.
Я смотрю в уходящее лето,
Я ищу незабудку в себе,
Чтобы встретились два человека,
Чтобы встретились два челове…
* * *
Любую женщину я встречу, как свою,
И дам ей кров под небом лучезарным.
Мы встретились,
как будто день базарный
Окончился. Мы на его краю.
Готовь ночлег, хозяюшка, родная,
Раз делать нечего,
остались мы с тобой.
И если мы живем не умирая,
То мы полны живучею судьбой.
Любую женщину я встречу как свою.
Уходит век короче дуновенья,
Горит костер,
Трещат его поленья,
Мы засыпаем. Встретимся в раю.
Мы встретимся, бесценная жена.
Когда душа к душе мы встанем оба,
Ты скажешь мне,
что и до крышки гроба
Ты не была ничем обделена.
Из башкирской поэзии
Стоит береза бледно-голубая,
Течет ручей от неба до земли,
Но свет ее неверный выпивают
Все небеса, лежащие вдали.
Видны в воде закрытые ресницы
Всех лилий, обомлевших от луны.
Сорвать бы лилию и с нею насладиться
Тем, что сулят мучительные сны.
Но страшно, страшно ночью голубою
У озера, лежащего нигде,
Что из воды появятся толпою
Все девушки, живущие в воде.
* * *
Зухре Буракаевой
Дождь в степи поострее секиры,
Пальцев много и ногти остры.
— Отчего мы с тобою башкиры? —
Я над ухом бубнил у сестры.
Мы брели под распахнутым небом,
Пробираясь травою ковра,
И немного зеленого хлеба
Хоронила в котомке сестра.
И тогда за полоской тумана
Мы увидели невдалеке
Огонек неширокого стана
И ее, с кнутовищем в руке.
Молодая, в забрызганном платье,
Заслонила полоску костра,
И меня, словно силой заклятья,
Потянула за руку сестра.
За спиной, за горами Алтая
Затуманилось око искры.
— Отчего эта девушка злая? —
Я смущенно спросил у сестры.
Одинока? Мы все одиноки,
И других не найти под луной.
Ну так мы ж не кричим на дороге,
Не валяемся к небу спиной?
Тихо-тихо сестра отвечала,
Что-то голос дрожал у сестры.
В мутном небе она отличала
Огонек от небесной искры.
И брели мы степною равниной
За дождем, что бежал впереди.
С каждым шагом тоску половиня,
Осыпая любовь из груди.
* * *
Что за имя — Петров, Иванов?
Различить невозможно.
У реки два десятка шатров.
Чу! Шевелится драный покров.
Появляется рожа.
Кто тебя потревожил, родной?
Ты чего появился?
Это свет здесь мигает ночной,
Уходи, эти люди со мной,
Забирай, чем разжился.
От костра повевает теплом,
Сядем, что ли.
Говорить лучше там, за углом,
Вспоминать, говорить о былом,
Малость боли.
Здесь погреемся,
Супу хлебнем,
Восемь ложек баланды.
Сколько было, сказал ты, при нем?
Баловался, дурашка, с огнем.
Ну да ладно.
А под утро — Петров, Иванов,
Как ты там? Хусаинов,
Побредем. Только пар от штанов,
Только пара занюханных снов,
Только денег свивальничек длинный.
Памяти Овсея Дриза
Я родился в несчастных местах,
Где не знают о лучших вещах,
Где качество слова такой же предмет,
Как сосуд Фаберже. Его нет.
Кто же это, кто ж сей ювелир,
Мне подаривший несбыточный мир
Золота, гордости и серебра,
Славы, алмазов, добра?
Это седой местечковый поэт.
Все еще живы, его уже нет.
Вот он листает потертый букварь.
Золото, серебро, киноварь, царь.
Новое солнце
Когда молчит печально дева,
Когда на сердце тяжело,
Тогда на сумрачное небо
Восходит солнце НЛО.
И вот уже неярким светом
Планета вся озарена,
И всем изведанным предметам
Даны другие имена.
От света темного с вершины
Растут быстрее города,
И люди стонут, как машины,
От непосильного труда.
Что происходит? Что за чудо?
Какое странное кино
Мы наблюдаем ниоткуда
Сквозь замутненное окно,
Как будто тоже над землею
Летим, не чувствуя вины,
За жизнью тяжкой, за собою
Глядим, глядим со стороны.
А шар на небе полуденном
Застыл в задумчивой тоске,
На полувсклике, полустоне,
На тонком жизни волоске.
* * *
Илюзе Эриковне Капкаевой
Не то достоинство,
чтоб с яростным лицом
На площади сразиться с подлецом
И пригвоздить его
осмысленным позором
К безжалостным досужим разговорам.
Все это дело трех, пяти минуток…
Но жить! Но выжить!
Сохранить рассудок!..
* * *
Поговори со мной, элегия.
Я не хочу идти домой.
Горит звезда с другого берега,
Сияет свет над головой.
Я не хочу идти домой.
Поговори со мной, природа.
Лишь мы с тобой на берегу,
Как чужеземцы, ждем исхода.
А я не знаю, не могу.
Лишь мы с тобой на берегу.
Поговори со мною, Бог.
Я сделал шаг по лону вод.
И сердца стук, и каждый вздох
Я приношу тебе, как плод.
Я сделал шаг по лону вод.
г. Уфа
|