|
Мои 1420 дней войны |
|
Изосим Александрович Коюшев
родился в 1921 г. в селе Пезмог Корткеросского района Коми АССР. В 1938 г.
окончил Ульяновский сельскохозяйственный техникум, стал колхозным
зоотехником, а в 1939 г. был призван на службу в армию. Мобилизованный в
первые дни войны, находился на западной границе Украины, участвовал в
обороне Киева, воевал на Юго-Западном, Воронежском, Первом украинском
фронтах. Освобождал Польшу, участвовал во взятии Берлина, освобождении
Праги, перенес семь ранений. Награжден орденами Отечественной войны II
степени, Красной Звезды и Трудового Красного Знамени, боевыми медалями «За
отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Киева», «За взятие Берлина», «За
освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне
1941–1945 гг.», юбилейной медалью «65 лет победы в Великой Отечественной
войне 1941–1945 гг.». Демобилизован в 1946 г.
После демобилизации работал главным зоотехником, управляющим
сельскохозяйственным отделом Сыктывдинского района Коми АССР. Потом —
председателем колхоза, директором машинно-тракторной станции, директором
Удорского, а затем Корткеросского совхоза. Стал Заслуженным зоотехником Коми
АССР, избирался депутатом Верховного Совета РСФСР.
С 1968 по 1975 годы Коюшев заведовал Выльгортской научно-экспериментальной
биологической станцией Коми филиала АН ССР, затем работал научным
сотрудником отдела интродукции растений Института биологии Коми НЦ УрО РАН —
вел исследования по введению в культуру местных злаковых кормовых растений.
И.А. Коюшев — кандидат сельскохозяйственных наук, автор более 50 научных
работ.
Вспоминая войну, ветеран поясняет:
— Почему 1420, а не 1418 дней, как гласит история Великой Отечественной
войны? Да потому, что после освобождения Праги, столицы Чехословакии, нам
еще два дня — 9 и 10 мая 1945 года — пришлось воевать с одной немецкой
группировкой, не желавшей сложить оружие. А до этого были те самые 1418
дней, на протяжении которых мне довелось пройти сквозь огонь, воду, грязь,
снег, морозы, где пешком, где ползком на брюхе, где вплавь через реки.
Ведя тяжелые оборонительные бои, отступая под натиском противника, мы не
смыкали глаз по две недели. Весь день — бои, а вечером, как правило, —
приказ перемещаться на новые рубежи. Вот и приспособились спать на ходу.
Идешь ночью, а сам натурально спишь. Конечно, командиры взвода, отделения
или орудийного расчета не должны спать. Они ведут колонну, а красноармейцы
идут и спят. Бывало иногда, человек свернет с пути, споткнется обо что-то и
упадет. При падении винтовка бьет его по голове, и он пробуждается, встает,
идет опять в колонну и вскоре засыпает. Воистину беспредельны возможности
человеческие.
О ранениях. Первый раз я был ранен в середине июля 1941 года. После
неудачной контратаки мы залегли. И вдруг — пуля прошлась по моей спине,
зашла под лопаткой и вышла немного ниже. После перевязки я так и остался в
части. Через две недели посмотрел санинструктор — смеется: зажило, говорит,
как на собаке.
Самое трудное — это война зимой. Мы всегда ждали зиму, как большую беду,
хотя на войне, кажется, уже не может быть никакой беды более тяжкой, чем
сама война. Но зимой все во сто крат тяжелее. Хорошо, если стоишь в обороне:
выроешь для расчета на 8–10 человек землянку и там спасаешься от холода,
обстрелов, бомбежки и всех других напастей. Землянка на войне — это
многокомнатная благоустроенная квартира или целый дом. О лучшем не могли и
мечтать, как отогреться, поспать вповалку на земляном полу. Причем если
ночью один задумал повернуться на другой бок, то все должны проделать то же
самое — иначе всем места просто не хватит.
Но если командование зимой решило наступать или отступать после неудачного
наступления, тогда начинаются самая настоящая мука и ад, ни с чем другим не
сравнимые. Пошли в наступление, продвинулись на несколько километров. Приказ
занять оборону. Кругом голая степь, ни одного кустика. Надо окопаться. Земля
как гранит. После неимоверных усилий удается выкопать себе окопчик или
ровик. Но не тут-то было. Звучит новый приказ — продвинуться влево или
вправо, или еще куда. И все начинается сначала. Окопов уже никто не копает:
а вдруг — новый приказ? И вот после двух-трех недель такого зимнего
наступления или перемещения вымотаешься так, что уже ничто тебе не мило.
Только бы поспать. А спать зимой на морозе нельзя — замерзнешь. И вот только
ляжешь, мороз пробирает, через 20–30 минут встаешь и прыгаешь, чтобы
согреться. Кто не встает, приходится поднимать за шиворот, иначе замерзнет.
И так — пока не окончится эта операция и не удастся вновь занять оборону,
как-нибудь обосноваться в выкопанной землянке. Как же мы проклинали эти
зимние операции, и сколько их было в течение четырех зим войны!..
Особенно тяжело было в зиму 1941–1942 годов. Праздник, иначе не скажешь,
наступил зимой 1943, когда наш Воронежский фронт перешел в наступление на
Орловско-Курском направлении. Наступали уже не по полкилометра, как раньше,
а по 20–30 км. Шли зимой по снегу, везли пушки. Ночь коротали в уцелевших
сараях и скотных дворах, а утром — снова вперед. Душевный подъем в войсках
был небывалый: впервые мы гоним немца! На Орловско-Курской дуге бои шли день
и ночь. От дыма и пыли днем было темно, как в сумерки. Наш истребительный
противотанковый артиллерийский полк за два дня боев потерял большую часть
пушек. К концу третьего дня войскам удалось остановить наступление немцев.
Кругом горели немецкие и наши танки. От горящих тел и трупов в воздухе в
жаркие июльские дни стоял нестерпимый смрад. Нечем было дышать. Нашему полку
за бои на Курской дуге присвоили звание «Гвардейский» — все мы стали
гвардейцами. В этих боях меня ранило. Из полевого медсанбата я выписался как
раз к моменту, когда наши армии форсировали Днепр.
Немцы, расположившись на высоком правом берегу Днепра, легко топили все
паромы и лодки, на которых наши солдаты пытались переправиться на правый
берег. Через неделю по Днепру плыло огромное количество трупов
красноармейцев. На днепровской переправе меня еще раз ранило. Подлечившись,
в составе своего полка я участвовал в освобождении Киева, затем были бои за
правобережную Украину. В 1944 году мы перешли государственную границу, и это
было великим праздником для каждого воина.
Отступая в 1941 году, оставляя немцам наши земли, наших советских людей, мы
мечтали о той поре, когда нам удастся выгнать немцев и освободить страну. И
вот — свершилось, радость была безмерна. В это время со мной произошла
неожиданная история. Как имеющего среднее специальное образование (а я до
армии успел окончить сельскохозяйственный техникум), командование решило
направить меня в военное училище. Мне было в то время 22 года. Но в те дни
успешного наступления все мы жили на подъеме, и я категорически отказался
ехать в училище — просил оставить меня на фронте. Посовещавшись,
командование решило удовлетворить мою просьбу. Второй раз меня хотели
направить в училище уже в конце 1944 года. Тут уже не принимали никаких
отказов. А мне так не хотелось ехать, оставлять своих друзей — хотелось
дожить на фронте до конца войны. Пришлось пойти на хитрость и обман. На
медкомиссии я показал очень слабое зрение, и остался на фронте! А ведь еще
шли очень тяжелые бои в Польше, на Сандомирском плацдарме, при освобождении
Кракова, да и на территории Германии сопротивление немцев только
ужесточалось. Сколько на моих глазах погибло бойцов и командиров, да и моих
товарищей!
Это огромное счастье, что я остался жив. Правда, было еще ранение, и не
одно, но я имел возможность участвовать в штурме Берлина и освобождении
Праги. И праздновать Победу! Когда стало ясно, что война кончилась, лично я
почувствовал небывалую тяжесть во всем теле и какое-то смутное чувство
ответственности за всех друзей и близких, чуть ли не братьев, которые не
дожили до Дня Победы. Остались лежать в бескрайних степях Украины, на землях
Польши и Германии.
Когда окончилась война, мне было 24 года. Поколение рожденных, как и я, в
1921 году, целиком принявшее бой в первый день войны, к концу ее, по данным
военных историков, насчитывало всего 3–4 процента. Иными словами, 96 из 100
человек моих погодков остались на полях сражений. Целое поколение сложило
головы за свободу и независимость нашей советской Родины — заплатило такую
цену, чтобы изгнать и разгромить немцев, пытавшихся поработить наш народ.
Вот это тяжелое чувство сделало меня взрослым (если не сказать — старым)
человеком на всю оставшуюся жизнь.
На снимке:
И.А. Коюшев.
Т. ПЛОТНИКОВА.
|
|
НАУКА УРАЛА |
