|
 В мае
в Уральском государственном университете им. А.М. Горького состоялась
презентация двух книг, вышедших в университетском издательстве практически
одновременно: второй части собрания «Каменских элегий» Ю. Казарина и
монографии доктора филологических наук, профессора кафедры литературы XX
века Т.А. Снигиревой «Поводырь глагола. Юрий Казарин в диалогах и книгах».
Поэт — и он же филолог. Филолог, пишущий стихи. Явление хоть и не единичное,
но и не частое, прямо скажем. О том, что филолог может сообщить поэту и чем
художественный дар может вознаградить филолога, как раз и шла речь на
презентации: тема неисчерпаемая, поскольку неисчерпаемы здесь нюансы
взаимоотношений субъекта и объекта, градации метода и стиля.
 В каком-то смысле Т.А. Снигиревой «повезло» больше — ее монография, хотя и
не совсем соответствует стандарту научной работы, все-таки может быть
пересказана вкратце, возможно сформулировать ее «тему и идею» «цели и
средства», оценить результат — анализ стихов и авторской индивидуальности
Юрия Казарина, основанный не только на литературном материале с одной
стороны и научной теории — с другой. Третьим равноправным источником стал
многолетний опыт общения автора и «предмета» его исследования, не случайно в
книгу включена запись большой беседы-интервью филолога и поэта. «Написав эту
книгу, — заключила Т.А. Снигирева, — я ответила на свой же вопрос: почему мы
с Юрой — моим земляком, ровесником, сокурсником, коллегой по научной и
преподавательской работе — все-таки видим мир по-разному, и, главное, почему
он пишет стихи, а я — нет? У Казарина есть строчка: «Какая музыка вверху…».
Все дело в том, что я эту музыку только слышу, а у него — есть в ней своя
нота».
А далее, поскольку не слишком-то и пристало автору как-то анализировать и
оценивать свои произведения, — Юрий Казарин просто читал стихи, попутно
вспоминая связанные с ними эпизоды жизни, дорогих людей, мысли, повороты
судьбы: «По сути своей я не революционер. Но я и не традиционалист. Скорее —
традиционер. Традиция и память — это и есть культура, даже сейчас, когда
наша цивилизация превратила сама себя в расчеловеченный мусор. Ненавижу,
когда меня называют поэтом-филологом — по отношению к миру хочется быть
просто человеком».
На презентации выступили также доктор филологических наук профессор Л.П.
Быков, его коллега В.В. Химич, поэт А.П. Расторгуев. А затем слушатели,
немалую долю которых составляли студенты филфака, выстроились в длинную
очередь за автографом поэта: традиционный, но он же и первый жест
читательской любви…
Е. ИЗВАРИНА
Юрий Казарин
СТИХИ ИЗ КНИГИ «КАМЕНСКИЕ ЭЛЕГИИ»
* * *
Какие там стихи — идет война…
(К. Кавафис)
Какая там война — идут стихи:
просохнут слезы, новые родятся
придурки, урки, петухи,
политики, с которыми обняться
придется и народу, и царю,
и пользователю эфира, —
так я в Александрии говорю
устами гибнущего мира.
* * *
По волчьим следам, по сугробам
с холодной луной на горбу
к машине с Серегой и гробом
и дедушкой Ваней в гробу —
в другую деревню за хлебом,
за снегом в живых волосах,
вдвоем под единственным небом,
а третий уже в небесах.
Его похоронят родные,
я белого с белым куплю —
и белый на горлышке иней
как вечность свою пригублю.
* * *
Пойти проведать непогоду,
ворону, палую листву,
природы полную свободу
и сон деревьев наяву.
Увидеть, как дела у коршуна,
и как лещи себя ведут,
и сколько прямо с неба скошено
сухой воды в осенний пруд.
Махнуть на все заморской
удочкой,
порвать капроновую нить
и за пчелой последней —
дурочкой —
сквозь слезы горькие следить.
* * *
Е.
Эта собака не для езды.
Имя собаки — имя звезды.
Имя собаки — имя цветка
цвета любви и ее языка:
словно от зноя зевнула земля.
Или собака. Собака моя.
Имя собаки — выдох и вдох.
Отчество — Бог.
* * *
О, Господи, не умирай
своих животных и растений
и не вперяй без потрясений
тяжелый, нежный ад осенний
в мерцающий и мертвый рай.
* * *
Слева рыбак, справа рыбак,
сердце дрожит больное,
утром болит, в полдень болит,
ночью — все остальное.
Рыба да рак воду, никак,
выпьют в реке, шальные.
Слева рыбак, справа рыбак,
в небе — все остальные.
Было тепло, стало светло,
в речке стекло стальное.
Слева барак, справа барак,
в небе — все остальное.
* * *
Слышно, как дерево топнуло.
Холодно. Зябнет нога.
Главное зеркало лопнуло,
блеском осыпав снега.
Зэком присядешь на корточки —
ближе к осколкам лица:
это знакомы черточки…
Матери. Сына. Отца.
* * *
Т. С.
Вот железная койка,
сталинская постройка
жизни, страны, семьи.
Ссыльные — на Урале
жили и умирали
родственники мои.
О, железная койка…
Карцер. Головомойка.
Выскрипеть всю — нет сил.
Сколько узлов, позоров.
Может быть, сам Суворов
в Альпы ее возил.
Лает в любви, как лайка,
сядешь — кричит, как чайка,
в долбаной тишине.
Проволочные клетки —
панцирь ее: от сетки —
ромбики на спине.
У, железная койка,
плачет по ней помойка —
я ее разберу
и увезу на дачу.
Лягу. Вздохну. Заплачу.
Может быть, не умру.
Из цикла «Елене»
X
Ты подожди немного.
Я тишины толмач.
Ангел-хранитель Бога —
время мое, не плачь.
Ангел-хранитель Бога —
время мое в огне.
Я подожду немного.
Сколько осталось мне.
Когда-то в газете «Наука Урала» состоялась одна из первых публикаций стихов
Юрия Казарина (см. «НУ». 1988, №12). Сегодня мы сердечно поздравляем поэта с
55-летием, а также с присуждением ему за книгу «Каменские элегии» премии
екатеринбургских отделений Союза писателей России и Союза российских
писателей «Чаша круговая». Желаем вдоволь — вдохновения, здоровья, сил и
времени — для новых творческих побед и открытий!
|