Skip to Content

ГРАНИ ПОЛИТИКИ ПАМЯТИ

Ученые Института философии и права УрО РАН ведут работу по гранту РФФИ «Официальный дискурс российской политики памяти о советском прошлом: стратегии интерпретаций, акторы, коммеморативные практики». Тема стратегически важная и чрезвычайно острая, поскольку в российском обществе до сих пор не сложилась единая позиция по отношению к советскому прошлому. Оценки его диаметрально противоположны, порой не без перегибов и подтасовок. О научном понимании проблемы наш корреспондент побеседовал с доктором политических наук, заведующей отделом философии ИФиП УрО РАН Ольгой Фредовной Русаковой.
— Ольга Фредовна, историческая память — тема актуальная, у нас всегда было непредсказуемое прошлое…
— В конце нынешнего года нас ожидает 100-летие образования СССР. Логично было бы ожидать официального празднования юбилея такого крупного события, наложившего огромный отпечаток на судьбу страны, да и в научном сообществе сейчас эта тема широко обсуждается: проходят конференции, публикуются статьи. Однако я думаю, что мы не дождемся торжественных мероприятий государственного уровня, это будет «тихий» юбилей.
У нашего исследования более узкая тема: политика памяти. Нас интересует официальный дискурс политики памяти, то есть как официальные институты (включая оппозиционные партии и их лидеров) транслируют эту политику, с помощью каких подходов к ней легитимизируют свою власть, управляют общественным мнением, формируют определенные акценты в массовом сознании. Предмет исследования — их дискурс, то есть способ высказывания на какую-то тему, использующий устойчивые выражения, обороты и аргументы. Под воздействием дискурса мы привыкаем думать на какую-то тему определенным образом, формируется устойчивый образ, установки дискурса становятся нашими собственными убеждениями. Ведь память — в отличие от исторической науки — строится не столько на аргументах, сколько на образах. Важно еще, что любой дискурс пытается стать доминирующим, такова природа спора мнений. И внутри официального дискурса я сегодня могу выделить как минимум три наиболее хорошо выраженных варианта.
Первый вариант исходит из государственных институтов, и здесь ведущая роль принадлежит речам и статьям Президента. Владимир Владимирович Путин неоднократно высказывался о причинах распада СССР, и в его аргументации в свою очередь можно выделить три основные части. Во-первых, он считает ленинский план объединения республик, включавший право свободного выхода, «миной замедленного действия», которая сработала, как только исчез «предохранительный механизм в виде руководящей роли КПСС». Во-вторых, он утверждает, что большевики «ограбили Россию», щедро и безвозмездно передавая территории и инвестиции союзным республикам. В-третьих, опираясь на позицию А. Собчака, он резко критикует распад СССР, считая, что «выход должен быть равен входу», то есть субъекты должны были вернуться к границам 1922 года, а все их территориальные приращения – предмет переговоров. Этой позиции нельзя отказать в логике, однако она не вполне последовательна. С одной стороны, без ленинского компромисса СССР вообще бы не возник, поскольку два из четырех субъектов будущего Союза — Закавказье и Украина — категорически отказывались входить в состав России на правах автономий. Считать Ленина, создавшего СССР, тайным сторонником его грядущего распада — явный перебор. Надо отметить, что Конституция 1924 года дала такие права и преференции центральным органам, но никаких попыток выхода из состава СССР мы не видели еще более полувека. С другой стороны, В.В. Путин, будучи гибким и дальновидным политиком, выступил против выноса тела В.И. Ленина из Мавзолея, считая это преждевременным. «Во всяком случае, до тех пор, пока есть, а у нас есть очень много людей, которые с этим связывают свою собственную жизнь, свою судьбу, достижения советских лет», — отметил он на пресс-конференции 19 декабря 2019 г. Что касается развала СССР, то фактически у центральной власти уже не было сил удержать страну от распада и как-то управлять «разводом» бывших советских республик. Да, Верховным Советом был принят специальный закон, предусматривающий выход из состава СССР после всенародного референдума, подсчета компенсаций за передаваемую инфраструктуру и т.д. Но реальной силы, которая могла бы, например, Прибалтику или Среднюю Азию заставить выполнить эти условия, ни у М.С. Горбачева и его команды, ни у Б.Н. Ельцина и «беловежских подписантов» просто не было.
Вторая позиция и связанный с ней дискурс представлены коммунистами, прежде всего руководством КПРФ, и недооценивать ее нельзя. Пусть сегодня это не столь значимая политическая сила, но последние выборы показали, что коммунисты способны увеличивать число своих представителей в органах власти. И это происходит не только за счет критики действий власти (например, пенсионной реформы), но и за счет политики памяти, отношения к советскому прошлому. Г.А. Зюганов, призывающий оценивать «величие Страны Советов — детища Ленина и Сталина — по конкретным результатам» и самому главному среди них — великой Победе над фашизмом, напоминающий о создании передовой системы образования, успехах индустриализации страны, дает пример последовательной позиции в отношении советского прошлого, находящей своих сторонников не только среди людей старшего поколения.
— Действительно, позиция коммунистов привлекательна своей цельностью, она дает простые ответы и поэтому гораздо более понятна. Вы справедливо отметили, что память строится не на аргументах, а на образах. Это свойство памяти?
— Это скорее свойство массового сознания, в особенности современного, которое часто называют «клиповым». Здесь работают достаточно древние механизмы, еще дописьменной эпохи. И давайте не будем сбрасывать со счетов наследие советского кино, оставившее нам тысячи талантливых фильмов, пафос которых чрезвычайно созвучен дискурсу Г.А. Зюганова и его сторонников. Старшее поколение росло на этих фильмах, и сейчас их постоянно транслируют телеканалы, они продолжают оставаться актуальными.
— Неужели из всех достижений социализма самым действенным наследием осталось лишь кино? Мы помним, что это «важнейшее из искусств», но все-таки…
— Конечно, нет. Просто искусство наиболее яркая, зримая часть этого наследия, легко воспринимаемая общественным сознанием. Скажем так: идеологическая функция искусства никогда и никем не отрицалась. В отличие от, например, системы образования, роль которой увидеть гораздо труднее.
Третья позиция властного дискурса, условно называемая «либеральной», принадлежит Герману Грефу, который не входит ни в одну из политических партий, но зато его голос звучит внятно, открыто и публично. Он на всех форумах говорит, что необходимо полностью, целиком ликвидировать советскую систему образования, которая не просто устарела, а вредна для современного человека. Он считает, что государство должно выращивать не «всесторонне развитую личность», а «грамотного потребителя». Сейчас им создается экосистема Сбербанка, охватывающая, между прочим, наряду с аптеками и школьное образование. Ему вторят и другие сторонники нового взгляда на взаимоотношение человека и государства. «Нам такое количество творцов совсем не нужно, — прямо заявил в свое время министр образования А.А. Фурсенко, отвечая на вопросы «Независимой газеты». — Не менее важно готовить людей, которые могли бы квалифицированно использовать знания и умения для претворения в жизнь идей, предложенных другими людьми». Схожей идеи придерживается и руководство Высшей школы экономики, на которой во многом лежит ответственность за создание нынешней системы оценки работы научных организаций по числу публикаций в иностранных базах «Веб оф сайнз» и «Скопус». Этот либеральный дискурс в политике исторической памяти, хоть и не являющийся доминирующим, упорно продвигается.
Таковы три официальных дискурса, альтернативных друг другу. Можно сказать, что наша общественная позиция по вопросу исторической памяти противоречива и невнятна. И поэтому наши коммеморативные практики…
— Поясните, пожалуйста, этот термин.
— Коммеморации — это прежде всего практики запечатления и сохранения в общественном сознании памяти о значимых событиях прошлого. В частности, к коммеморативным практикам относятся организованные праздники и торжества. И с ними дело обстоит не слишком хорошо. Фактически единственным общенациональным праздником, подлинно народным, остался День Победы 9 мая. В нем очень органично сочетаются и государственный дискурс исторической памяти, и память каждой семьи, потому что Великая Отечественная война действительно не обошла ни одну из них. И то, что акция «Бессмертный полк», возникшая снизу, как народная инициатива, была подхвачена государством и стала неотъемлемой частью праздника Победы, лучшее тому доказательство.
А вот праздник 4 ноября, на мой взгляд, совершенно искусственный. Почему отмечается именно «изгнание поляков из Москвы»? Может быть, логичнее было бы отмечать свержение монголо-татарского ига, годовщину Бородино, да мало ли ключевых дат в российской истории? 7 ноября — День воинской славы России и военного парада в честь парада 7 ноября 1941 года. Согласитесь, что парад в часть парада — это не слишком убедительно. Зато хорошо иллюстрирует такую технологию управления политикой памяти, как вытеснение из массового сознания подлинного смысла первоначального события — годовщины Великой Октябрьской революции, ныне скромно именуемой «октябрьским переворотом».
Но почему бы не отмечать полет Гагарина? Это же триумф не только отечественной космонавтики, но и всей нашей страны, реальный повод для гордости. Я училась тогда в третьем классе и помню, как отменили уроки в школе, мы бежали на площадь, было народное ликование, всех родившихся 12 апреля мальчиков называли Юриями… Почему бы не сделать этот день всеобщим праздником?
— Может быть, потому, что это потребует подтверждения реальными успехами российской космонавтики…
— Они есть! Но они пропагандируются гораздо меньше, чем заслуживают. Может быть, как раз стоит привлечь внимание к Дню космонавтики, чтобы мальчишки снова стали мечтать о космосе и этих достижений через какое-то время стало больше?
— Да, мы еще помним гагаринскую улыбку, а не только дату из учебника... Итак, политика памяти — это управление общественным сознанием, его «редактирование». Но ведь люди всегда ищут в прошлом то, что позволит им двинуться вперед... Все мы помним безуспешные поиски «национальной идеи» в 1990-е гг. Не является ли нынешний интерес к исторической памяти очередным витком поиска национальной идеи?
— В Конституции РФ содержится запрет на государственную идеологию. На заседании Валдайского клуба В.В. Путин предложил идею «разумного консерватизма». Что касается семейных ценностей, это безусловно верно, но верно ли в других областях — научно-технической, в экологии? Лично я полагаю, что мы придем в конечном счете к тому же, что и Китай. Будущее за социалистической идеей, пусть и не в старом советском варианте. Наши сограждане не готовы отказаться от достижений социального государства. Посмотрите: не успели «дореформировать» советскую систему здравоохранения, и она нам сильно пригодилась в условиях пандемии Covid-19. А образование? Все-таки международные олимпиады по математике, по астрономии наши школьники еще выигрывают… Но сегодня страх перед социалистической идеей у нас на уровне физиологии. Возьмите то же саботирование вакцинации. Что это — страх перед медицинскими последствиями прививки или неприятие давления «сверху», со стороны государства?
— Позвольте пожелать успеха вашему коллективу в изучении исторической памяти и дискурсов. Очень хотелось бы, чтобы каждый из нас определился в своих пристрастиях — может быть, тогда нам удастся договориться и о будущем.
Интервью вел
А. Якубовский
Иллюстрация:
плакат М.А. Маризе,
1961 г.
Год: 
2022
Месяц: 
февраль
Номер выпуска: 
4-5
Абсолютный номер: 
1246
Изменено 25.02.2022 - 11:02


2021 © Российская академия наук Уральское отделение РАН
620049, г. Екатеринбург, ул. Первомайская, 91
document@prm.uran.ru +7(343) 374-07-47